Журнал Esquire.

Ложь может быть очень разной. У Рене Магритта есть знаменитая картина. На ней с фотографической точностью изображена курительная трубка, а внизу написано «Это не трубка». Ты смотришь на эту картину и думаешь: как же так? Но если ты дашь себе пару минут, ты поймешь, что это действительно не трубка, а лишь ее изображение, и все, что хотел сказать Магритт своей картиной, — ложь может быть очень тонкой. Такой тонкой, что она почти перестает казаться омерзительной.


Мне никогда не приходилось говорить себе: Господи, почему ты выбрал именно меня?

Мне очень далеко до Бога. И моим поклонницам пора бы это понять.

В моем возрасте сложно быть секс-символом. А еще сложнее из года в год поддерживать этот статус только потому, что так уж повелось меня воспринимать. Поэтому давайте будем реалистами. Ну какой из меня секс-символ?





Каждый раз, когда мне признаются в любви 18-летние, я думаю об одном: с нашим миром что-то не так.

Мне кажется, что про современный мир очень важно понять одну вещь: изобилие информации не гарантирует ее достоверности.

На пресс-конференции Никсон сказал, что он не обманщик. В суде Клинтон сказал, что не имел никаких сексуальных отношений с той женщиной. Перед вводом войск в Ирак Буш сказал, что ему известно, где находится оружие массового уничтожения. Как это видится мне, американские президенты, эти весьма уважаемые люди, могли бы легко одолеть любого в международном конкурсе лжецов.


Американским президентам пора усвоить: Америка — это не весь мир.

К сожалению, сегодняшние демоны — это почти всегда завтрашние ангелы.

Миром правят те, кому мы позволили им править.

Мне кажется, что каждому из нас пригодился бы такой инструмент, как дерьмометр. Это вроде барометра, только честнее. Бывает, ты сомневаешься в человеке, и тогда ты наводишь на него дерьмометр. Тебе может казаться, что человек хороший и стоящий. Но дерьмометр не обманешь. И вот ты видишь, как стрелка ползет куда-то и останавливается у отметки «дешевка». Тогда ты говоришь: до свидания, жмешь ему руку и расстаешься — с надеждой больше никогда его не встретить.


Совершенно точно, что в мире есть актеры, которые играют значительно лучше меня. Но им не удалось сделать карьеру. Почему так получилось? Мой ответ вас разочарует: я не знаю.

Я очень везучий. Многие уже давно пошли на дно, а я все еще держусь на плаву. Иногда мне даже начинает казаться, что я продал душу — и забыл об этом.

Кажется, секрет моего успеха — это мой лак для волос.


Я всегда готов сняться в мюзикле.

Я плохой танцор. Зато я хороший притворщик. А раз дела обстоят так, то притвориться хорошим танцором мне не составит никакого труда.

Хорошо, что мне не приходится зарабатывать на жизнь стрижкой газонов.

Каждый человек находится в постоянном поиске необычного — даже если никогда и никому в этом не признается.

Так страшно зайти куда-то и оказаться самым старым в комнате.





Когда-то мне казалось, что максимум, на что я способен, — это дожить до тридцати. Даже сейчас мне кажется, что все годы, что я прожил сверх этого, — какая-то дикая случайность. Не так давно мы снимали в Сараево «Охоту Ханта» (триллер 2007 года режиссера Ричарда Шепарда. — Esquire). У нашей группы была пресс-конференция, и там сидела застенчивая молодая девушка. В какой-то момент она подняла руку и сказала: «От трех поколений моей семьи — от меня, от моей матери и от моей бабки — я бы хотела поблагодарить вас, Ричард, за то, что вы все еще продолжаете сниматься в кино». Помню, моей первой мыслью было «как мило». А потом я подумал: «Какой же я все-таки старый».

Все когда-нибудь может стать лучше.

Вот, что меня пугает: мне уже 60, а я ни разу не покидал Землю.





Я заметил, что чем старше ты становишься, тем сложнее тебе отличать друзей от врагов.

Человеческая любовь и страсть подобны капитализму. Капитализм подразумевает постоянное расширение, распространение и увеличение. Точно так же и человеческие чувства — они все время должны расти.

Когда у тебя появляются дети, ты открываешь для себя новый мир. Хотя бы потому, что начинаешь раньше вставать и видеть за окном утреннюю жизнь, которой раньше не видел.

Камера всегда способна разглядеть больше, чем человеческий глаз.

Никто не знает, кто я на самом деле. Если бы я был жирафом, и нашелся бы кто-то, утверждающий, что я змея, я бы сказал: «Вообще-то я жираф».

Что меня раздражает — так это внимание. Я никогда не хотел, чтобы моя персона вызывала какой-то интерес. Так что я был бы счастлив, если бы мог делать свою работу и не притягивать к себе чужих глаз.


Я никогда не упускаю возможности заплакать.

Вообще-то буддистам (Гир исповедует буддизм. — Esquire) не свойственно убивать живые существа. Но когда я жил в Нижнем Ист-Сайде (район Нью-Йорка, где традиционно проживают иммигранты и представители рабочего класса. — Esquire), я убивал тамошних тараканов тысячами. А что мне еще оставалось с ними делать?

Странно, что, наводя на тебя пистолет, грабители всегда говорят: «Дай мне свой бумажник» и никогда не говорят: «Дай мне свой интеллект».


Если уж сделал сэндвич — надо его съесть.

Записал Дэн Диви (Dan Deevy)
© Esquire

+++++++++++++++++++++++++++++++

++++++++++++++++++++++++++