Ярчайший расцвет искусств и мысли, с блистательными именами гениальных поэтов, художников, мыслителей, ученых и мореплавателей, имел свои первопричины и источники, порою парадоксальные.

«Как известно, - пишет Алексей Лосев в «Эстетике Возрождения», - Ренессанс был продуктом ранней городской культуры, развившейся в своем отличии, в иной раз и в своей борьбе с мировоззрением феодальных поместий».

Здесь указание на сугубо земные, социально-исторические условия, каковые сами по себе еще никак не объясняют явление нескольких плеяд ярчайших звезд даже в одной Флоренции XV века. Что же произошло? Средневековье в зените своего развития, что знаменуется созданием «Комедии» Данте Алигьери, названной «Божественной комедией» Джованни Боккаччо. 

Определение имело прямой смысл, но уже проступало и его переносное значение.

Философской основой ренессансного миросозерцания, как и средневекового, был античный неоплатонизм, учение Платона об идеях ( не обычный идеализм позднейших времен, а эстетический), разработанное неоплатониками Плотиным (III век н.э.) и Проклом (V век н.э.) всесторонне, с интимным переживанием, с погружением в мистику глубочайших философских понятий о Едином, о Мировом Уме, о Мировой Душе и о Космосе. Античный неоплатонизм был космологичен. Это был политеизм в полном соответствии с греческой мифологией.

Средневековые мыслители с их монотеизмом заговорили об абсолютной личности, связав с нею и благо, и красоту. Фома Аквинский через неоплатонизм и теологию приходит к эстетике, как Данте христианское вероучение превращает в поэзию в «Божественной комедии», как Гомер в свое время старинную веру греков воссоздал в «Илиаде» в эпос, драму и эпическую поэзию.

Средневековый неоплатонизм, как мы видим, теологичен. Но личность в нем уже проступила как живая, конкретная, воплощение блага и красоты, как вскоре явится Христос на картинах.

Поскольку все основные понятия неоплатонизма переживаются мыслителями интимно, по сути, как эстетические категории и образы искусства, то наступил момент самосознания человека во всем богатстве определений абсолютной личности. Человек сознает себя близким к ангелам и даже к Богу и с упоением открывает в себе Человека с его достоинством и свободой.

Это и есть возрожденческий неоплатонизм с его антропоцентризмом. Это и есть гуманизм, обогащенный всей греческой премудростью, классической древностью в ее высших достижениях и образцах.

Бог не отвергается, но о боге говорят не иначе, как о боге -мастере (Deus artifex), то есть это уже не Бог, а эстетизирующий символ, словом, эстетическая идея, как у древних греков.

«Дело заключается в том, - пишет Алексей Лосев, - что в эпоху Возрождения именно человеческая личность берет на себя божественную функцию, человеческая личность представляется творческой по преимуществу и только человек мыслится как овладевающий природой».

Кто мне поверит сегодня, что здесь проступает идеология и эстетика Русского Ренессанса, особенно в советскую эпоху, что менее всего понято.

Обилие картин на библейские сюжеты в живописи эпохи Возрождения говорит вовсе не об их религиозном характере, как думают, наоборот, священные образы снижены до обыденной жизни, в этом видели даже святотатство церковные ортодоксы, - с самосознанием человека и высшие начала необходимо было оторвать от церковной связанности, сделать предметом эстетического восприятия, любования, вместо культа и молитв о грехах. Такова чудесная вереница мадонн наравне с Венерами.

Христианская религия обрела свою сущность, она превратилась в мифологию, художественно воспроизводимую, как некогда религия греков - в художественную религию и мифологию. И в этом человек ощущал свободу и радость, словно юность вернулась, с восприятием земной красоты во всех ее проявлениях.

Но эта беззаботность и приволье человека Возрождения продлятся недолго, ибо при остроте восприятия жизни, всех ее благ и радостей, усиливается ощущение ее скоротечности и смертности человека, с тем приходит углубленный психологизм, с трепетом личных переживаний, глубина личностного самораскрытия, - как пишет Лосев, - черты Высокого Ренессанса. Стихия привольной беззаботности накладывается на трагическое восприятие жизни.

Возрожденческий неоплатонизм выступает как философская основа гуманизма и эстетики Ренессанса. Самосознание личности в эпоху Возрождения напрямую связано с национальным самосознанием, с формированием национальных языков и литератур, что особенно отчетливо видно в Англии с явлением Шекспира, в России Ломоносова. Зачинателем Ренессанса в Италии в этом плане выступает Данте с переходом от латинского к итальянскому языку, который в его время существовал лишь как народный, а при раздробленности страны, со множеством диалектов. «Божественная комедия» лишь по содержанию принадлежит Средневековью, с воспроизведением во всей полноте средневекового миросозерцания, но по форме и языку - эпохе Возрождения.

В средневековый жанр видений Данте (1265-1321) вносит не просто Я автора, а свою личность во всей полноте ее определений как чисто философских, идеологических, моральных, так и глубоко жизненных, интимных, с его детской и юношеской любовью к Беатриче, вознесенной в высшие сферы Рая. История любви Данте к Беатриче рассказана в повести «Новая Жизнь», само название которой говорит о преображении действительности, что и есть феномен возрождения, возвращения юности, когда мир предстает в новом свете. Завершая повесть, поэт обещает сказать еще нечто небывалое о своей любви и восславить Беатриче, как никому еще не удавалось. Замысел «Божественной комедии» уже определился, и в ней, несмотря на религиозную тематику, с посещением загробного мира, поэт отводит центральное место земной женщине, в чем проступает новизна предренессансного миросозерцания Данте.

Это было совершенно ясно для Петрарки (1304-1374), который последовал за Данте не вспять, а вперед, пройдя вместе с ним по кругам Ада, Чистилища до высших сфер Рая, что оказалось сферой искусства и поэзии.

Петрарка с рождения вблизи Флоренции, откуда его семья была изгнана, проведя детство и юность как бы вне Италии, в Авиньоне, где в те времена обитал папский двор, а в молодые годы поселившись в чудесной местности неподалеку от Авиньона, открыл для себя воочию то, что Данте обозначил как Новая Жизнь. При этом он горячо и горестно переживал раздробленность Италии и превращение Авиньона в новый Вавилон. Но мир предстал перед его взором во всей новизне природы, по сути, впервые в христианской Европе, и классического искусства и философии, с самосознанием свободной человеческой индивидуальности. Это был новый человек, сознательно культивирующий все его сущностные силы: любовь к знанию, к природе, любовь к женщине, любовь к славе, что и лежит в основе гуманизма.

Образованность воспринималась теперь как человечность, как достоинство личности, независимо от знатности и богатства. Петрарка обретает известность, его дружбы ищет знать, и он даже удивляется в «Письме к потомкам», мол, не знает почему; он еще работает над поэмой «Африка», а его уже венчают в Риме лавровым венком.

Петрарка привлекал к себе всеобщее внимание, теперь становится ясно, именно как личность, новая личность, сказать иначе, как первый гуманист. Идея нового человека нашла в нем реальное воплощение. В этом суть того грандиозного переворота, что связывают с эпохой Возрождения. Человек оказывается, вместо Бога, в центре мира. Силы его раскрепощены, как никогда доселе, отсюда величайший расцвет искусств и мысли, с открытием новых земель, нового строения Вселенной и т.д.

Между тем Петрарка до конца жизни работал (до десяти редакций) над «Книгой песен», не придавая ей особого значения, но именно она-то составила его всеевропейскую и всемирную славу.

Здесь следовало бы сказать и о Джованни Боккаччо (1313-1375), о его поэмах и романах, с его знаменитым «Декамероном», воздействие которого на умонастроение эпохи Возрождения было огромно. Если Петрарка никак не отзывается о Данте, более занятый самим собой, то Боккаччо пишет «Жизнь Данте», вполне сознавая его значение для новой эпохи. Данте - «первый открывший путь к возвращению муз, изгнанных из Италии», - утверждает Боккаччо, - «Это он показал всему миру великолепие флорентийского наречия; он открыл красоты народного языка, уложив его в стройные стопы; он поистине вернул к жизни омертвелую поэзию».

Три поэта - Данте, Петрарка и Боккаччо в XIV веке - подготовили величайший расцвет искусств и мысли в Италии и прежде всего во Флоренции на рубеже XV-XVI веков.

Гуманизм, как зародилось это понятие, отнюдь не моральное, а прежде всего и по преимуществу эстетическое и философское, с выделением человека, вместо Бога, как центрального образа в миросозерцании новой эпохи. Отсюда чувство свободы и жизнерадостность у ее первых представителей во Флоренции в ее золотой век.

Но гуманизм вскоре смыкается с гуманностью, присущей христианскому вероучению, порождая уже чисто моральную рефлексию даже у первого гуманиста в Европе, что станет характерной чертой Ренессанса, исполненной трагизма, помимо постоянного торжества зла в мире.

Источник

Существует понятие, вполне определенное, «человек эпохи Возрождения». При этом разумеется, как повелось искони, мужчина, ученый муж, поэт, художник, первооткрыватель новых земель, человек разносторонних интересов и великих страстей. Его кредо: человеческая индивидуальность, свободомыслие и слава, в чем бы они ни проявлялись и что в своей основе проступает не иначе, как любовь и красота. Именно любовь, Эрос индивидуального влечения, движет им и к чему бы он ни стремился, предмет его устремлений в самом общем и конкретном виде - это красота.

Поскольку гуманизм по своему первоначальному значению это выдвижение в центр мира, вместо абсолюта, человека, то ему нужна новая опора и предмет его устремлений, что и есть красота и прежде всего в облике женщины, поскольку его с нею связывает Эрос индивидуального влечения, как все вещи и явления Вселенной Эрос космический.
Таким образом, человеческая личность опосредуется в эпоху Возрождения не Богом, а красотой и прежде всего женской красотой. Впервые в истории человечества женщина занимает исключительное место, как Мадонна на троне.

 Вот откуда бесконечная вереница Мадонн, постепенно превращающихся просто в портреты молодых женщин эпохи, чья красота приобретает самодовлеющее значение. Открытие человека и мира происходит прежде всего в интимной сфере переживаний и грез, как бывает весной и в детстве, и такой момент зафиксирован впервые в жизни Данте Алигьери, который, повстречав Беатриче в девять лет, а ей еще девяти не было, полюбил ее так, что его потрясение лишь увеличивалось с годами, с рождением поэтического дара, любовь свою он переживал, как муку, исходя стихами, а затем, после ранней смерти дамы сердца, исходя слезами, и тут, возвращаясь в воспоминаниях в детство и юность, он осознает: «Начинается новая жизнь...»

 Особенная красота Беатриче, заронив в его сердце любовь, преобразила мир вокруг. Поэтому он называет свою уникальную лирическую повесть «Vita Nuova». При этом им уже овладел замысел его грандиозной поэмы, в которой он хотел сказать о возлюбленной нечто, что еще никому никогда не удавалось сказать. Мы знаем, поэт вознес Беатриче до высших сфер Рая, вопреки всяким средневековым канонам и представлениям. Таким образом, и «Божественная комедия» оказывается автобиографической поэмой, как и повесть «Новая Жизнь».
 Петрарка воспел Лауру уже как чисто возрожденческий поэт, но в большей мере как идею любви и идею прекрасной женщины.

Боккаччо в повести «Элегия мадонны Фьямметты» (1343-1344 гг.) впервые выводит женщину эпохи Возрождения вне аллегорических и чисто поэтических фантазий. Больше того. Его повесть - это лирическая исповедь Фьямметты, богатой неаполитанки. Она замужем. Она вспоминает о том, как встретила молодого флорентийца Памфило, о страстной любви между ними и о разлуке; Памфило, по настоянию отца, должен был вернуться во Флоренцию и жениться.
Известно имя возлюбленной Боккаччо, которую он оставил в Неаполе, вынужденный, по настоянию отца, вернуться на родину, - Мария д`Аквино. Словом, несомненно какие-то автобиографические коллизии дают себя знать в повести, но, главное, автор отказывается от своего Я и ставит вместо себя женщину, отдавая, по сути, ей должное. Это был не просто счастливо найденный прием, новаторский, а знамение времени. Знатные дамы уже нередко не уступают мужчинам в образовании и интересах, разумеется, гуманистических.

 Фьямметта знает мифологию и древних классиков, судя по ее высказываниям, не хуже Боккаччо. Пусть она страдает от любви, но сознает, что именно любовь возвышает ее над окружающим миром и роднит ее с героинями древности.
Фьямметта - это образ, который мы узнаем и в других персонажах Боккаччо, в тех же семи дамах, которые с тремя молодыми людьми, выступают рассказчиками в «Декамероне».

Женщина эпохи Возрождения - это знатность, красота и образованность. Такова Беатриче д`Эсте, супруга герцога Миланского Лодовико Моро, при дворе которого впервые познакомился со светской жизнью Бальдассаре Кастильоне, автор книги «О придворном», что он сам называет «художественным портретом Урбинского двора». В книге он воспроизводит в форме непринужденных диалогов несколько мартовских вечеров 1507 года при дворе герцога Урбинского и при участии и главенстве его жены Елизаветы Гонзага, одной из наиболее образованных женщин своего времени.

В эпоху Возрождения пишутся трактаты о любви и красоте в платоническом духе - от Марсилио Фичино и Пико делла Мирандола до авторов, уже прямо переходящих к обсуждению женской красоты.
Аньоло Фиренцуола (1493-1543), известный итальянский писатель, в трактате «О красотах женщин» в форме живого диалога ряда лиц занят разработкой вопросов философской эстетики, прежде всего неоплатонизма. Не вообще, а именно к понятию женской красоты он прилагает целую систему категорий, как «гармония», «грация», «изящность», «величие», при этом имеется в виду не просто идея, а самая настоящая физическая, телесная красота.

Для него высший идеал прекрасного - это прелестная, изящно одетая, украшенная в соответствии со всеми принципами эстетики женщина, в своем роде произведение искусства, какой она может предстать на картине. В ней важна не внешняя правильность, «эстетика пропорций», а гармония, в чем проступает сокровенный тип красоты.

«Красота и красивые женщины и красивые женщины и красота заслуживают того, - восклицает один из собеседников, - чтобы каждый их восхвалял и ценил их превыше всего потому, что красивая женщина есть самый прекрасный объект, каким только можно любоваться, а красота - величайшее благо, которое господь даровал человеческому роду, ведь через ее свойства мы направляем душу к созерцанию, а через созерцание - к желанию небесных вещей, почему она и была послана в нашу среду в качестве образца и залога...»

Франческо Патрици (1529-15970), итальянский натурфилософ, в своем трактате «Любовная философия» прямо выводит Тарквинию Мольца (1541-1617), одну из замечательнейших женщин своего времени. Говорят, она выделялась обширными познаниями, изучала древнюю философию, поэзию, музыку, писала стихи на итальянском, латинском, греческом языках, переводила Аристотеля и Платона, Плутарха и Иоанна Златоуста.

 Пьер де Бурдей, Сьёр де Брантом (1540-1614) родился в старинной дворянской семье во Франции, рано оказался при дворе, где в это время его старшая сестра была фрейлиной королевы Екатерины Медичи, так что неудивительно, что он девятнадцати лет побывал в Италии... Брантому посчастливилось открыть эпоху Возрождения во всей ее новизне и силе, что определило несомненно его миросозерцание и характер. Он не был мыслителем, даже историком не стал, но он служил при дворе, участвовал во всех войнах своего времени, писал сонеты, диктовал мемуары, это был человек эпохи Возрождения в полном смысле слова, о чем мы знаем, благодаря его трактату «Галантные дамы», что представляет череду любовных эпизодов и рассуждений автора по их поводу, весьма пылких.

 Брантом задается вопросом: «что в любовных делах наибольшее утешение сулит - осязание ли, иначе говоря, прикосновение, любовные ли речи или взгляды?»
 «Начнем с прикосновения, которое смело можно признать наисладчайшим выражением любви, ибо вершина ее - в обладании, обладание же неосуществимо без прикосновения; как нельзя утолить жажду и голод, не попив и не поев, так и любовь насыщается не взглядами и речами, а прикосновениями, поцелуями, объятиями, заключаясь Венериным обычаем».

Упоминая известные эпизоды из «Ста новелл» королевы Наваррской, Брантом мимоходом раскрывает нравы при дворе Генриха Наваррского, поскольку многие любовные истории были выхвачены буквально из жизни. То, что для известных новеллистов было лишь приемом - указание на достоверность событий, выходит, для Маргариты Наваррской, кстати, она была дочерью французской королевы Екатерины Медичи, - больше, чем прием.
 Брантом в Италии осматривал внимательно не только дворцы и другие произведения искусства, не только ее прекрасную природу, но с особенным вниманием итальянских женщин, подпав под их очарование. Побывал он и в Испании.

«Рассудим теперь о взглядах. Само собой разумеется, что глаза первыми вступают в любовную схватку, и сладостен тот миг, когда взору нашему предстает нечто редкое и чудное по красоте. Ах, есть ли в мире что-нибудь прекраснее красивой женщины - либо богато наряженной и разубранной, либо нагой, в постели?!» Можно подумать, Брантом разглядывает с восторгом картины итальянских художников, даже можно угадать, какие и кого.

В высшей степени примечательно наблюдение Брантома: «...надо сказать, что в Испании и в Италии дамы куда искуснее и изощреннее наших как в умении надушиться, так и в нарядах и украшениях; наши дамы многому научились у них, а те разные изящные мелочи переняли с античных римских медалей и статуй, во множестве еще сохранившихся в Испании и в Италии, - всякий, кто взглянет на них, найдет, что в одежде и прическах достигли они полного совершенства и весьма достойны восхищения, - и добавляет: - Правду сказать, нынешние французские дамы всех превзошли. И обязаны этим в первую очередь королеве Наваррской». Эпоха Ренессанса, как она развилась прежде всего в Италии, в Испании (в смысле моды) и во Франции, предстает воочию. И нет сомнения, Маргарита Наваррская - одна из самых замечательных женщин эпохи Возрождения, коим присущи, кроме красоты и обаяния, ум, знание языков, обширные познания и таланты. Выясняется, что королева Наваррская выступила не только автором «Ста новелл», но и законодательницей моды своего времени, благодаря которой французские дамы превзошли испанок и итальянок в умении одеваться и т.п., в искусстве любви.

Женщина эпохи Возрождения ярче и блистательнее предстает, разумеется, в портретах знаменитых художников. Здесь следует вспомнить «Даму с горностаем» (портрет Чечилии Галлерани) Леонардо да Винчи или его же «Даму с ферроньеркой».
«Портрет девушки в профиль» (Дама с жемчужной сеткой в волосах) - это чудесный символ эпохи, когда женская красота обрела столь же жизненное, сколь чисто поэтическое значение.

Портрет впервые получил известность как «Портрет герцогини Миланской», то есть портрет Беатриче д`Эсте. Те, кто это оспаривает, считают, что это портрет Бьянки Марии, дочери Лодовико Сфорца. Иные полагают, что это Бьянка Джованна, внебрачная дочь Лодовико, умершая в 1496 году.
 Но для нас уже неважно имя, перед нами портрет молодой женщины, одетой утонченно тщательно и столь же ясно и чисто воспроизведенной художником, возможно даже, не Леонардо да Винчи. Правда, в таком случае конгениальный ему. Кто же это?

 Разве что Альбрехт Дюрер, который в 1505 году, вскоре после второго приезда в Италию, написал «Портрет венецианки», похожей, как мать, на «девушку в профиль». Если девушка проста в своей красоте, то молодая венецианка вдумчива, что выдает и силу, и богатство ее характера и души до полной очевидности живой женщины - на грани чуда. Искусство воплощает жизнь во всем богатстве ее проявлений - это и есть Ренессанс, высшая степень синтеза личности и мироздания, мгновений быстротекущей жизни и вечности, любви и красоты.
Женщина эпохи Возрождения в Англии предстает как на сцене истории, так и театра. Это прежде всего королева Елизавета, сотворившая себя как ренессансную личность, по сути, незаконнорожденная дочь короля, взошедшая на трон, чтобы способствовать английскому Возрождению. Это было уже не меценатство отдельных правителей, как в городах Италии, а государственная политика монарха с достижением блестящих результатов - могущества и расцвета образования, наук и искусств. Через столетие на такой же путь направит и русский царь Петр I Российское государство, и русская женщина выйдет из терема, на ассамблеях предстанет светской дамой, а дочь Петра Елизавета взойдет на трон, женщина эпохи Возрождения в полном смысле слова, в чем еще мало кто отдает отчет. Правда, славу ее царствования заслонит Екатерина II, сознательно последовавшая за царем-реформатором, полное воплощение женщины и императрицы эпохи Возрождения во всех ее слабостях и дерзаниях.

http://www.renclassic.ru