|
“Я не могу идти рядом с кем бы то ни было, я могу идти только одна”.
"Русская Сара Бернар" Ида Рубинштейн до сих пор привлекает к себе внимание.
Почему столько споров, столько страстей вокруг этой одиозной женщины, которые продолжаются и поныне...
Даже свою смерть она обставит так же загадочно, как выстраивала жизнь. В завещании оговорит все, что следует сделать, когда ее не станет: никаких официальных извещений о кончине; время кремации и захоронения должно быть сохранено в тайне; на постаменте никаких надписей — ни имени, ни дат. Только две буквы — I. R. Ида Рубинштейн
Ида Рубинштейн умрет от инфаркта миокарда в 1960 году. О ее смерти мир узнает из маленькой заметки в одной из парижских газет.
Как её только не называли: и несравненная, и прекрасная, и таинственная, и искрометная… Газетчики не зря изощрялись, выдумывая для неё эпитеты и пытаясь нащупать правду о её биографии. Сама о себе Ида Рубинштейн практически никогда и ничего не рассказывала, разве только близким людям, но они умели хранить молчание
Специально для этой блистательной актрисы были написаны:
ГЛАЗУНОВЫМ - "Саломея" ("Пляска семи покрывал") в 1908 году;
ДЕБЮССИ - "Мученичество Святого Себастьяна" в 1911 году;
РАВЕЛЕМ - знаменитый балет "Болеро" в 1928 году;
СТРАВИНСКИМ - "Персефона" в 1934 году
И это только то, что касается музыки...
А вот портрет Серова, вызвавший столько переполоха в момент своего появления...
Актриса позировала выносливо и покорно. Она безропотно выдерживала сеансы на сквозняках.Говорят, только однажды возник один "неприятный" момент:во время очередного сенанса позирования раздался звон кастрюльной крышки - обыденная проза жизни...
"- Вам готовят обед? - спросила Ида.
- Извините, - отвечал Серов. - Но у меня нет времени шляться по ресторанам... Чуть-чуть влево: не выбивайтесь из света!
Серов закончил портрет и вернулся на родину. В Москве мать живописца среди бумаг сына случайно обнаружила фотокопию с портрета Иды.
- Это еще что за урод? - воскликнула она.
Во взгляде Серова появился недобрый огонек:
- Поосторожней, мама! Поосторожней...
- Ида Рубинштейн? - догадалась мать. - И это красавица? Это о ней-то весь мир трубит? Неужели она поглотила лучшие твои творческие силы в Париже? Разве это красавица?
- Да, - отвечал Серов, - это настоящая красавица!
- И линия спины, по-твоему, тоже красива?
- Да, да, да! - разгневался сын. - Линия ее спины - красива!.."
В 1911 году серовская "Ида" поехала на Всемирную выставку в Рим. Скандал, которого Серов ожидал, разразился сразу...
Впрочем, единства мнений в критике не было. Проницательный Серов сразу заметил, что портрет Иды Рубинштейн, как правило, нравится женщинам...
Серова поливали грязью. Про его "Иду" говорили так:
- Зеленая лягушка! Грязный скелет! Гримаса гения! Серов выдохся, он иссяк.., теперь фокусничает! Это лишь плакат!
Серов всегда был беспощадным реалистом, но в портрете Иды он превзошел себя: еще несколько мазков, и портрет стал бы карикатурой. Серов остановил свой порыв над пропастью акта вдохновения, как истинный гений! Дитя своего века, Серов и служил своему веку: над Идою Рубинштейн он пропел свою лебединую песню и оставил потомству образ современной женщины-интеллигентки в самом тонком и самом нервном ее проявлении... Из Рима портрет привезли в Москву, и здесь ругня продолжалась. Илья Репин назвал "Иду" кратко:
- Это гальванизированный труп!
- Это просто безобразие! - сказал Суриков...
Серов умер в разгаре травли. Он умер, и все разом переменилось. Публика хлынула в Русский музей, чтобы увидеть "Иду", которая стала входить в классику русской живописи.
|
Ее имя в Париже знали даже те, кто никогда не посещал театр. Ее партнерами на сцене были Нижинский и Павлова. «Сфинкс», «мумия», «фараон», женщина, в которой «ни микроба банальности», - такой казалась Ида Рубинштейн современникам. Она воплощала тип безжалостной красоты - Клеопатры, Саломеи, Шехерезады, героини, которая в качестве трофеев собирает отрубленные головы любовников и предлагает ночь любви в обмен на жизнь раба...
Костюм для Иды Рубинштейн. Саломея.
Она не любила говорить о своем происхождении, сознательно вытравливала из своего образа человеческую влажность. Европейские журналисты, осаждавшие ее, так и не смогли добиться ответов на свои простые вопросы: кто она, откуда, когда родилась... Быть женщиной-загадкой ей необыкновенно нравилось.
Ида никогда не отмечала дней рождения, даже на ее надгробии была выбита только дата смерти. Имя Лидия или Аделаида заменила экзотичным Ида, вводила всех в заблуждение касательно места своего появления на свет. Ида Рубинштейн и Харьков? Невозможно! Рядом с ее именем должны были стоять Санкт-Петербург, Париж, Лондон, Ассирия, Египет! Своей возлюбленной, художнице Ромейн Брукс Ида рассказывала, что ее мать - египтянка, а отец - еврей. Последнее было правдой: фамилия - единственное, что Ида не изменила в своей родословной.
Только много лет спустя, когда страсти по загадочной Иде Рубинштейн поутихли, была найдена запись в метрической книге харьковской синагоги: 21 сентября (3 октября по новому стилю) 1883 года у потомственного почетного гражданина Харькова Леона Романовича Рубинштейна и его супруги Эрнестины Исааковны родилась дочь Ида.
Она действительно происходила из одной из богатейших еврейских семей Харькова. Дед Иды, Рувим (Роман) Осипович Рубинштейн сколотил огромное состояние на торговле ценными бумагами и основал известнейший банкирский дом «Роман Рубинштейн и сыновья». У него было двое сыновей – Леон (Лев) и Адольф. Они приумножили отцовские капиталы, занявшись крупнооптовой торговлей, в основном сахаром. Им же принадлежали несколько банков, сахарные заводы, пивоваренный завод «Новая Бавария»... Состояние Рубинштейнов было невероятным. Большие суммы тратились на благотворительность, богоугодные дела и культурное развитие их родного города. Леон и Адольф Рубинштейны были прекрасно образованными людьми, они стояли у истоков харьковского отделения «Русского музыкального общества», в их домах регулярно собиралась интеллигенция Харькова. Сын Адольфа Иосиф окончил Петербургскую консерваторию, был прекрасным пианистом, занимался теорией музыки; влюбленный в музыку Рихарда Вагнера, Иосиф работал у него секретарем-музыковедом.
Но самой известной представительницей клана была, безусловно, единственная дочь Леона Романовича Ида. Она унаследовала все лучшие качества Рубинштейнов – хватку, напор, энергию, а главное – артистические наклонности и волю к победе. Путь Иды на театральную сцену был похож на захватывающий авантюрный роман.
Родителей своих будущая прима почти не помнила - она потеряла их в раннем детстве. Мать Иды умерла, когда девочка была совсем маленькой, а в 1892 году во Франкфурте-на-Майне скончался ее отец.
В девять лет, после смерти отца, Ида стала владелицей громадного состояния.
Двух осиротевших сестер, Иду и Ирину, родственники перевезли из Харькова в Петербург, где девочек с распростертыми объятьями встретила тетя - известная светская львица мадам Горовиц. Трудно поверить, но мадам Горовиц не интересовали капиталы Иды, ей и своих хватало. В девочке она видела только осиротевшую племянницу, которой постаралась заменить и мать, и отца.
Не секрет, что родственники обычно балуют детей больше, чем собственные родители. В доме тетки на Английской набережной Ида буквально купалась во всеобщем обожании: лучшие наряды и игрушки, любые развлечения, талантливые учителя.
Ида в совершенстве знала четыре языка – английский, французский, немецкий и итальянский, - ее обучали музыке и истории, а когда Иду заинтересовала Древняя Греция, к ней был приглашен ученый-эллинист.
Мадам Горовиц жила на Английской набережной, обожала оперу и балет. Почти каждую неделю Горовицы выезжали в Мариинку, и маленькая Ида видела, как после премьер Кшесинской от театра отъезжали фургоны, груженные корзинами цветов.
Россия боготворила своих балерин. Ледяные, блистательные, неприступные... Ида захочет стать такой же. Но в ряду великосветских дисциплин, которым обучали Иду - языки, музыка, пение, уроки актерского мастерства, - танец был единственным, что ей не давалось. Никто, конечно, не готовил наследницу Рубинштейнов в танцовщицы – хореография считалась занятием полезным для осанки. Тем более у девушки была «неантичная» внешность, острые, как мечи, взмахи рук и коленей, по тем временам - никаких данных для балета. Высокая и худая, она нелепо смотрелась в балетной пачке.
Однако ее невероятное честолюбие, не позволявшее девочке ни в чем отступать, заставляло Иду часами отрабатывать позы, движения, пируэты... Свои недостатки Ида потом компенсирует, превратив обнаженное тело в свой лучший сценический костюм.
«Она счастлива, когда может раздеться», - съязвит художник Александр Бенуа.
В конце концов Ида заявила о своем непоколебимом желании пойти на сцену, и для углубления своего театрального образования уехала в Париж.
Родственники находились, мягко выражаясь, в шоке: «Владелица миллионов и вдруг - актерка. Неслыханный скандал!». Парижский родственник Рубинштейнов - известный врач профессор Левинсон - тут же «нашел» у Иды серьезное психическое расстройство и определил её в клинику для душевнобольных. Неизвестно, как именно доставили Иду в психиатрическую лечебницу доктора Левинсона -она не оказала сопротивления, скорее восприняла это как трагическую роль. Левинсон, вероятно, планировал заполучить над Идой опеку, а вместе с опекой и часть наследства.
Но сердце любящей тетушки этого не выдержало. Услыхав новость, она захохотала, потом заплакала, но в болезнь племянницы не поверила. И девушку «под конвоем» родственников отправили в Петербург.
От родителей Ида унаследовала не только миллионы, но и умение находить выход из любой жизненной ситуации. То, что нельзя девице из ортодоксальной еврейской семьи, вполне возможно для замужней дамы. Срочно под венец - приняла решение Ида. Её избранником стал двоюродный брат Владимир, сын любимой тетушки.
Кузен Владимир Горовиц давно был влюблен в Иду. Она исполнит его желание, но при условии, что Владимир освободит ее от исполнения супружеских обязанностей и не будет препятствовать артистической карьере.
Через неделю после брачной церемонии Ида уехала в Палестину ужинать в пустыне под звездным небом. С собой она везла посуду, скатерти, лампы, шампанское и костюм, Владимир остался дома...
Брак был коротким. После медового месяца молодые мирно расстались, сохранив при этом хорошие отношения.
Теперь Ида, разведенная и богатая, была свободна и могла полностью распоряжаться собой. И она вернулась к своей идее стать трагической актрисой.
..Позже, уже будучи признанной и знаменитой, Ида порвет все связи с семьей Рубинштейн. Несмотря на громкую славу русских балетов, ни ее сестра Ирина, ни Левинсон не посетят ни одного из ее представлений. А парижских тетушек, пришедших поздравить ее с успехом «Шехерезады», Ида просто «не узнает»...
Наследница Рубинштейнов поступит на драматические курсы при Малом театре, и актер Ленский вознамерится сделать из нее новую Сару Бернар. Мешала, увы, плохая дикция...
В одном ей, впрочем, никто не отказывал: в собственном стиле, в умении сочетать декадентство, восточную роскошь и сексуальную агрессию. Ей достаточно было одной позы, одного поворота головы, чтобы превратиться в оживший ассирийский барельеф. «Такая дама явилась бы, конечно, идеальной спутницей для любого Рокфеллера или Ротшильда, - вспоминает критик Аким Волынский. - Тут вся суть, весь нерв в высочайшей декоративности. Ида Рубинштейн - это пластика, орнамент, красота, мечта о деньгах, о театре из розового мрамора. Слишком это было шикарно, слишком холодно, ослепительно и умопомрачительно, но не приятно для сердца. Кажется, всю жизнь она и боялась, и желала, чтобы кто-нибудь из-за нее застрелился».
К качестве дебютной вещи Ида выбрала античную «Антигону» и сыграть в ней главную роль. В исполнении этой дерзкой идеи ей помог случай. На светском рауте она познакомилась с известным театральным художником и декоратором Львом Бакстом, который стразу и навсегда был покорен энергией и обаянием Иды. «Это существо мифическое... Как похожа она на тюльпан, дерзкий и ослепительный. Сама гордыня и сеет вокруг себя гордыню», - говорил он. Он восхищался Идой и как женщиной, и как актрисой всю свою жизнь, но их отношения никогда не переходили границы платонических.
Бакст согласился оформить «Антигону» - а это немало значило для спектакля никому не известных актеров. Премьера состоялась в апреле 1904 года. Пресса едва заметила спектакль. Публика отреагировала на спектакль спокойно - очередная средняя постановка, не более того. Такая реакция Иду только больше раззадорила.
Она твердо решила покорить сцену.
По правде говоря, данных у нее для этого было крайне мало. Голос у Иды был глухой и слабый, декламировала она из рук вон плохо: очень манерно, истерично, с излишним пафосом. Внешность ее тоже не соответствовала тогдашним канонам красоты: невероятно худая, плоскогрудая, угловатая, с чересчур крупным ртом и вытянутыми к вискам глазами. И это в то время, когда в моде были пухлые, мягкие, большеглазые красавицы эпохи модерна. Но Ида столь искренне считала себя красавицей, что через некоторое время в это начинали верить все, кто с ней встречался...
Одна из ее современниц вспоминала, что «лицо Иды Рубинштейн было такой безусловной изумляющей красоты, что кругом все лица вмиг становились кривыми, мясными, расплывшимися». Другой знакомый писал: «Овал лица как бы начертанный образ без единой помарки счастливым росчерком чьего-то легкого пера; благородная кость носа! И лицо матовое, без румянца, с копною черных кудрей позади. Современная фигура, а лицо – некоей древней эпохи...» И Ида прекрасно сознавала и силу своей необычной красоты, и ее влияние на окружающих...
После премьеры «Антигоны» она обошла все крупнейшие театры обеих столиц, предлагая свои услуги в качестве актрисы, и везде она производила фурор одним своим появлением. Великая Вера Пашенная вспоминала, как в августе 1904 года встретила Иду в Малом театре: та проплыла мимо в пунцовом платье с длинным шлейфом, вся в кружевах: «Меня поразила прическа с пышным напуском на лоб. Онемев, я вдруг подумала про себя, что я совершенно неприлично одета и очень нехороша собой...»
После «Антигоны» на неё обратили внимание театральные режиссеры.
Экзотическую красавицу заметил сам Константин Сергеевич Станиславский, приглашал ее в свой прославленный Художественный театр, считавшийся тогда самым модным и передовым. Но Ида отказалась: как с обидой писал сам Станиславский, «Звал же я ее учиться как следует, но она нашла мой театр устаревшим».
Некоторое время она занималась у известного актера и педагога Александра Павловича Ленского, который с гордостью говорил: «Моя новая ученица – будущая Сара Бернар!». В конце концов Ида согласилась на предложение поступить в театр Веры Комиссаржевской, где ей предназначалась главная роль в спектакле по скандальной пьесе Оскара Уайльда «Саломея». Своей библейской внешностью она как никто подходила для этой роли. Готовясь к спектаклю, Ида занималась с такими прославленными режиссерами, как Александр Санин и Всеволод Мейерхольд. Актер театра Александр Мгебров вспоминал, что Ида «ежедневно приезжала в театр, молча выходила из роскошной кареты в совершенно фантастических и роскошных одеяниях, с лицом буквально наштукатуренным, на котором нарисованы были, как стрелы, иссиня черные брови, такие же ресницы и пунцовые, как коралл, губы; молча входила в театр, не здороваясь ни с кем, садилась в глубине зрительного зала во время репетиций и молча же возвращалась в карету».
В 1907 году спектакль был почти готов, когда вмешался черносотенный «Союз русского народа» и Святейший Синод. Пьеса была признана аморальной, а ее постановка запрещена. А вскоре прекратил свое существование и сам театр Комиссаржевской.
Какое-то время Ида подумывала о строительстве на Неве собственного театра, разумеется, из «розового мрамора».
Но ей так понравилась идея быть первой русской Саломеей – персонаж, как бы сейчас сказали, культовый для эстетики модерна, - что она все же решилась выступить в этой роли, хотя и не в полноценном спектакле. Центром постановки в театре Комиссаржевской должен был стать «Танец семи покрывал» на музыку, специально для спектакля написанную Александром Глазуновым, и Ида решила разучить и исполнить его самостоятельно. Правда, работа у нее не пошла, и тогда Ида обратилась к танцовщику и балетмейстеру Мариинского театра Михаилу Фокину, который уже начал приобретать известность как приверженец новых течений в хореографии.
Сначала Фокин отнесся к просьбам Иды с большим сомнением: не имеющая никакой хореографической подготовки, никаких данных для балета великовозрастная девица требует поставить для нее сложнейший номер! Но Ида смогла заинтересовать его: как писал Фокин, «тонкая, высокая, красивая, она представляла интересный материал, из которого я надеялся слепить особенный сценический образ».
Вслед за Фокиным летом 1908 года Ида уехала в Швейцарию, где в тихом пансионе началась работа над танцем. Долгие месяцы упорнейшего труда – и экзотичный танец, полный эротизма и чувственности, был готов. Премьера предполагалась в парижском мюзик-холле «Олимпия», но потом была перенесена в Россию.
Первое исполнение «Танца семи покрывал» состоялось 20 декабря 1908 года на сцене Петербургской консерватории.
Танец "Семи покрывал" в исполнении Иды стал потрясением. Еще до премьеры она, действовавшая как опытный пиарщик, сделала все, чтобы привлечь внимание к премьере. И ей это удалось: сказать, что был аншлаг, значит, ничего не сказать.
Кульминация танца наступила когда Саломея сняла последнее покрывало, обнажив себя не только перед изумленным царем Иродом, но и перед потрясенной публикой. Она околдовывала не царя, а публику. Танец закончился. В зале наступила звенящая тишина... Публика оцепенела! Через несколько минут зал взорвался овациями, вызывая танцовщицу на бис снова и снова.
Газета «Речь» писала: «...на бурные вызовы публики половина танца была повторена... сколько пленительной страсти... эта истома страсти выливающиеся в тягучее движение тела...».
Ее Саломея стала олицетворением зла, исходящего от женщины. Ида дебютировала в образе женщины-экзекутора, женщины-палача, изумившей кровожадностью самого Ирода. Почти все ее героини - или жертвы, или каратели, они либо сеют вокруг себя гибель, либо, напротив, мученически восходят на костер. «Она явила этот танец публике, - сообщали репортеры, - самозабвенно, самоистязающе, самовлюбленно, в финале сбрасывая семь покрывал, оставаясь на сцене обнаженной и будто провозглашая грядущую революцию».
Ида Рубинштейн была первой, кто внес в балет столь явную эротику, а не просто наготу. Это был триумф! Критика билась в восторге. Только Станиславский, обиженный на нее за отказ присоединиться к его театру, заметил после ее выступления: «Более голой и бездарно голой я не видел!»
Как это ни странно, но хотя вокруг скандально известной красавицы всегда роились поклонники, она продолжала оставаться одна. У нее не было не только более-менее постоянных любовников, но даже мимолетных связей, которые считались нормой для тогдашней богемы. На все недоуменные вопросы Ида отвечала: «Я не могу идти рядом с кем бы то ни было. Я могу идти только одна».
После «Танца семи покрывал» Ида моментально прославилась. Но как оказалось, это было только начало.
В 1909 году известный антрепренер Сергей Дягилев, имевший нюх на все новое и неординарное, готовил свой очередной «Русский сезон» в Париже, куда впервые должны были войти балетные спектакли. После долгих споров было решено везти одноактные балеты «Павильон Армиды» Николая Черепнина, «Сильфиды» на музыку Фредерика Шопена, «Пир» (сюита по произведениям русских композиторов) и «Египетское ночи» Антона Аренского по поэме Пушкина. Во время подготовки к гастролям «Египетские ночи» сильно переделали: музыку Аренского дополнили фрагментами партитур других композиторов, дописали финал; получившийся балет был назван «Клеопатра».
В качестве «звезд» труппы ехали Анна Павлова, Тамара Карсавина, Вацлав Нижинский и Михаил Фокин, выступавший не только как танцор, но и как балетмейстер всех постановок, – весь цвет тогдашнего русского балета. Единственная загвоздка была в отсутствии достойной исполнительницы на роль Клеопатры. И тогда Фокин посоветовал взять свою ученицу Иду Рубинштейн: «Она высокая, красивая, пластично движется: мне кажется, она прекрасно подойдет». Фокина поддержал Лев Бакст, оформитель этого балета. И несмотря на все возражения о недопустимости брать в труппу непрофессиональную танцовщицу, другого выхода не было – и Иду взяли на роль Клеопатры.
Балет «Клеопатра» был поставлен в очень короткие сроки. Его премьера состоялась в парижском театре Шатле 2 июня 1909 года – последним из всех балетов, привезенных Дягилевым в Париж. Партнерами Рубинштейн были Анна Павлова в роли Таор и Михаил Фокин в роли Амуна, в небольших ролях выступали Вацлав Нижинский и Тамара Карсавина. Самые яркие, признанные звезды балета, уже успевшие завоевать искушенную парижскую публику! Но Ида Рубинштейн не только не потерялась на их фоне, но и привлекла к себе необычайное внимание.
Конечно, во многом это произошло благодаря сценографии. Лев Бакст придумал для Иды эффектный выход: ее выносили на сцену в закрытом саркофаге и доставали, запеленутую в покрывала, как мумию. Затем «мумию» постепенно разворачивали, пока Клеопатра не представала во всем блеске – в голубом парике и великолепном египетском костюме, больше открывающем тело, чем скрывающем. Исключительно декоративная, с прекрасной мимикой и выразительными жестами, Ида с первого момента привлекала к себе основное внимание и не отпускала зрителя до конца. Самой поразительной была сцена соблазнения: Клеопатра на глазах у зрителей впадала в любовный экстаз, и только в самый кульминационный момент ложе любовников накрывали полупрозрачной тканью. Зал не мог дышать, а затем буквально взвывал от восторга. Лев Бакст потом писал, что «это была не «хорошенькая актриса в откровенном дезабилье», а настоящая чаровница, гибель с собой несущая». Звезда Иды Рубинштейн засияла над Парижем.
Трудно себе представить, как после одного-единственного спектакля, с участием величайших танцовщиков своего времени, можно завоевать такую фантастическую популярность, - но Иде это удалось. Ее имя было на устах у всего Парижа, ее лицо красовалось во всех газетах, на конфетных коробках и рекламных плакатах. Ида больше никогда не возвращалась в Россию – теперь Париж стал ее настоящим домом. Она купила себе огромный особняк с большим садом, который обставила со свойственной ей тягой к экзотической роскоши. Вход в гостиную был обрамлен тяжелым занавесом с золотыми кистями, стены были задрапированы экзотическими тканями, везде японские статуэтки, африканские маски и древнегреческие бюсты – трофеи из зарубежных поездок. В саду были выложенные голубой мозаикой тропинки и фантастические цветники, в которых гуляли павлины и пантера – говорили, что эта пантера по ночам охраняет спальню хозяйки.
Журналисты буквально осаждали Иду Рубинштейн, и у нее всегда было, что им рассказать: она то перелетала через Альпы на аэроплане, то охотилась на оленей в Норвегии, то ночевала в палаточном лагере в горах Сардинии. Описания ее великолепной яхты соседствовали с рассказами о привезенных ею из путешествий трофеях: экзотических животных, произведениях искусства и редких растениях для ее сада. Что из ее рассказов было правдой, а что вымыслом – никого не интересовало. Европа хотела говорить об Иде Рубинштейн, и Ида позволяла говорить о себе. В одном из интервью она говорила: «Вам угодно знать про мою жизнь? Я лично делю ее на две совершенно самостоятельные части: путешествия и театр, спорт и волнующее искусство. Вот что берет все мое время. Одно велико, другое безгранично. Я то уезжаю в далекие страны, то подымаюсь в заоблачные сферы, по крайней мере, мне лично так кажется. Что же по этому поводу думают остальные, меня интересует меньше, чем вы можете думать. Вероятно, многих удивит такая безалаберная, кочующая жизнь, при которой я не знаю, что будет со мной через неделю. Я же нахожу в ней наибольшую прелесть. Без этого я не могла бы вовсе жить. Мне необходима смена и полная смена впечатлений, иначе я чувствую себя больной».
Неудивительно, что именно Иду Рубинштейн Сергей Дягилев решил изобразить на афише к будущему сезону 1910 года. Афиша была заказана известнейшему художнику Валентину Серову – он уже создал афишу сезона 1909 года с легчайшим, будто летящим изображением Анной Павловой. Лаврентий Новиков, партнер Павловой, вспоминал, что в Париже об этой афише говорили больше, чем о самой балерине.
Впервые Серов увидел Иду еще в 1909 году. По его собственным словам, он нашел в ней «столько стихийного, подлинного Востока, сколько раньше не приходилось наблюдать ни у кого», и сразу же загорелся ее рисовать. Серов говорил: «Увидеть Иду Рубинштейн — это этап в жизни, ибо по этой женщине дается нам особая возможность судить, что такое вообще лицо человека...» У него было одно только условие: он хотел писать Иду обнаженной, как даму эпохи Возрождения, хотя и сомневался, что она на такое пойдет. Но она без раздумий согласилась.
Работа велась в большом зале домовой церкви бывшего монастыря Ля Шапель, заменяющем Репину мастерскую. На помост из чертежных досок и табуреток было накинуто желтое покрывало, на котором возлежала ослепительная в своей наготе Ида. Сам Серов на время сеанса облачался в грубую черную рубаху – как говорили очевидцы, чтобы смирить плоть, превратившись в схимника-отшельника.
Сеансы прервались только однажды – Ида уезжала в Африку на охоту, где лично убила льва. Узнав об этом, Серов заметил: «У нее самой рот, как у раненой львицы... Не верю, что она стреляла из винчестера. К ней больше подходит лук Дианы!»
Афишей портрет не стал. Впервые публика увидела картину в 1911 году на выставке «Мира искусства». Отзывы были самые разнообразные: от восторга до отвращения, вызвала град критики как со стороны профессионалов, так и от простых любителей живописи. Разразился скандал, появилась карикатуры на картину, резкие статьи и нелицеприятные реплики от титанов русской живописи Репина и Сурикова.. Иду на картине называли «гальванизированным трупом», «зеленой лягушкой» и «грязным скелетом».
Только внезапная смерть Серова прекратила нападки, немедленно превратив «Портрет Иды Рубинштейн» в признанный шедевр....
И до сих пор картина покоряет на нее смотрящих чем-то неуловимым, трагически-щемящей наготой хрупкой женщины, глазами, полными печали и глубины, ярко-красными губами и шарфом, лежащим у ног библейской чаровницы, сумевшей покорить своим танцем жестокого и грозного царя.
Как рабыня старого Востока,
ластясь, покоряя и коря,
муку и усладу сотворя,
двигалась ты кротко и жестоко,
вся в глазах усталого царя.
Опустилась наземь пляска шарфа
в безвоздушной медленной стране.
Замер царь за рамою, зане
тело опустело, словно арфа
об одной-единственной струне.
Кончилось с пространством состязанье
на простом холсте пустой стены.
Нет, художник, на тебе вины,
но свистит лозою наказанья
жесткая мелодия спины.
Сергей Петров,14 января 1965
В сезоне 1910 года специально для Иды Рубинштейн был поставлен балет «Шехеразада» по либретто Александра Бенуа и Льва Бакста на музыку Николая Римского-Корсакова. Кстати, на афише стояло только имя Бакста, что очень обидело Бенуа. Ида танцевала главную партию Зобеиды, ее партнерами были Алексей Булгаков в роли Шахрияра и Нижинский в роли Эбенового раба. Оформлял спектакль Бакст: его декорации сочных контрастных цветов и яркие экзотичные костюмы произвели необыкновенное впечатление на зрителей. Ида не столько танцевала, сколько двигалась и принимала эффектные позы, но даже ее партнер – гениальный Нижинский – назвал Иду в этой роли совершенно бесподобной. Кульминацией спектакля была сцена оргии, где вокруг Зобеиды, буквально источающей эротический дурман, клубились возбужденные рабы и одалиски.
Совершенно неожиданно даже для Дягилева «Шехеразада» стала главным событием сезона. Она оказала сильнейшее влияние на Европу, вызвав необычайный интерес к восточной культуре и искусству. Лев Бакст писал, что после дягилевских сезонов, особенно после «Клеопатры» и «Шехеразады», изменилась даже французская, а следовательно – и мировая, - мода. Разрезы на платьях были отзвуком греческих и египетских костюмов; цветные парики – память о синем парике Клеопатры; яркие краски, шаровары, бюстье, цветные тюрбаны, любимые поколениями оранжевые абажуры – непроходящее влияние сценографии «Шехеразады». Даже придуманный для этого балета южный грим – в насыщенных коричневых, оранжевых и желтых тонах – стал непременным атрибутом французской моды, его можно было увидеть на улицах даже днем. И с тех самых пор женщины, подражая Иде Рубинштейн, полюбили возлежать в томных позах среди наваленных на диване подушек.
Популярность Иды стала совершенно недосягаемой, и она решила уйти из дягилевской труппы, начав свою сольную карьеру.
Ей захотелось поставить пьесу какого-нибудь модного драматурга, написанную специально для нее, и сыграть в ней главную роль. Ее роль должна быть рангом не ниже египетской царицы - кто угодно: Ева, Юдифь, Лилит...
Расходы Иду не смущали – средств ей хватало на все. После долгих поисков такая пьеса нашлась: скандально известный писатель и поэт Габриеле д’Аннунцио написал для Иды «Мистерию о мученичестве святого Себастьяна».
Габриеле д’Аннунцио
Музыку к спектаклю написал Клод Дебюсси, декорации создал все тот же преданный Лев Бакст. И снова невероятный успех – который, по свидетельству очевидцев, был во многом вызван тем, что во время действия было совершенно невозможно понять, какого же пола исполнитель роли Себастьяна. Скандальный успех постановки вызвал очередное общественное возмущение: женщина, еврейка и, как утверждали, лесбиянка в роли одного из самых почитаемых католических святых вызвала яростные протесты Ватикана. 8 мая 1911 года специальным папским декретом Габриеле д’Аннунцио был отлучен от церкви, и католикам было запрещено читать его произведения и посещать спектакли. Конфликт был улажен только много лет спустя, перед самой смертью д’Аннунцио.
Но ему было не привыкать к сплетням и запретам. Невероятные любовные похождения и оригинальные политические взгляды давно снискали д’Аннунцио славу самого скандального писателя Европы. Он не смог устоять перед фантастической красотой и славой Иды – и почти сразу же они стали любовниками. Через некоторое время к ним присоединилась известная деятельница феминистического движения, художница Ромэйн Брукс, влюбившаяся сначала в Иду, а затем и в Габриеле.
Некоторое время они открыто жили вместе, всюду появляясь втроем – в середине юношеподобная Брукс, с одной стороны – невероятно женственная, в фантастическом наряде Ида, с другой – Габриеле. И для Брукс, и для Иды это был невероятно плодотворный период – Ида ставила спектакли и снималась в фильмах по сценариям д’Аннунцио, Брукс рисовала свои лучшие портреты.
Но в 1915 году треугольник распался: Ромэйн Брукс влюбилась в писательницу Натали Бэрни, а Ида, устав от постоянных измен и постоянной ревности Габриеле, снова начала путешествовать.
После произошедшей в России революции средств стало заметно не хватать. Но Иде снова повезло. Она познакомилась с сэром Уолтером Гиннессом – наследником пивной империи Гиннессов, миллионером и красавцем. Гиннесс, как и Ида, обожал путешествия, экзотику и красоту. Он был женат, но это не помешало ему вступить в многолетнюю связь с Идой – настолько открытую, что многие считали леди Гиннесс именно Иду. Они часто появлялись вместе на великосветских приемах, совершали совместные путешествия… Гиннесс разделял ее пристрастие к публичности и театру – именно его деньги позволили Иде снова начать ставить драматические и балетные спектакли, привлекая французских актеров. Во время подготовки к одному из них – балету «Истар» Венсана д’Энди – в декабре 1924 года скончался верный Лев Бакст...
В 1928 году Ида решилась устроить балетную антрепризу. Было снято помещение парижской Гранд-Опера, наняты танцовщики. От Дягилева удалось переманить несколько лучших сотрудников: Александра Бенуа, танцовщика Леонида Мясина, балетмейстра Брониславу Нижинскую – сестру знаменитого Вацлава Нижинского, первую женщину-хореографа... Специально для труппы Иды Рубинштейн Игорь Стравинский написал балет «Поцелуй феи». Но главной удачей молодой труппы были балеты на музыку Мориса Равеля – «Вальс» и «Болеро».
Равель начал работать для балета еще в 1909 году, сотрудничая с Дягилевым. В 1912 году он написал для дягилевской труппы балет «Дафнис и Хлоя». Ида заказала ему для премьеры своей труппы экзотическую композицию на испанские темы – и Равель написал для нее «Болеро». Премьера состоялась 22 ноября 1928 года. Хореографом была Бронислава Нижинская; декорации выполнил Александр Бенуа. Сцена представляла собой таверну в Барселоне, где на огромном столе танцевала Ида, за которой следовали восемнадцать молодых танцовщиц, а вокруг теснились возбужденные мужчины.
«Болеро» прославило и труппу Иды Рубинштейн, и самого Равеля. С горькой иронией он любил говорить: «Я написал всего лишь один шедевр – «Болеро». К сожалению, в нем нет музыки».
Успех антрепризы подвигнул Иду набрать постоянную труппу – из французских и русских танцовщиков. Дягилев рвал и метал: в Иде он увидел сильную конкурентку. Однако их противостояние длилось недолго: в августе 1929 года Дягилев скончался в Венеции. Труппа Иды Рубинштейн осталась в Европе ведущей балетной антрепризой. Конечно, того фантастического успеха, какой выпал на долю Иды в начале 1910-х годов, уже не было. Но все же зрители продолжали любить Иду, ее постановки всегда благосклонно принимались и критикой, и публикой. Последний раз Ида вышла на сцену в драматической оратории Онеггера «Жанна д`Арк на костре». Спектакль, воспринятый как антифашистский протест, имел неожиданно шумный успех. Последний в жизни Иды Рубинштейн... Это было в 1935 году. Ей было 52 года.
Когда немецкие войска оккупировали Париж, Иде пришлось бежать: ей, еврейке, со скандальной славой и репутацией бисексуалки, - оставаться во Франции было чрезвычайно опасно. С огромным трудом Иде удалось перебраться через Ла-Манш. Она осела в Лондоне.
Тут началась совсем другая жизнь. Бывшая светская львица сторонилась шумных сборищ, не пыталась завязать знакомств в высшем свете, отказывалась от контактов с прессой, не ходила в театры. Она будто устала от шумихи вокруг нее. Хотя Ида по самому складу своего характера была самодостаточна; она всегда предпочитала, чтобы публика больше замечала результаты ее творчества, чем ее саму. И теперь, когда заниматься искусством не было возможности, Ида предпочла оставаться в тени.
Вместе с Уолтером Гиннессом они открыли госпиталь для раненых, работе в котором Ида отдавала все свое время. Пациенты были уверены, что Ида – профессиональный медик, настолько тщательным и эффективным был ее уход.
Во время войны Уолтер Гиннесс был британским эмиссаром на Ближнем Востоке. С 1942 года он занимал должность министра по делам Ближнего Востока. Проводя британскую политику, он всячески препятствовал эмиграции еврейских беженцев из Европы в Палестину. Наибольшую известность получили трагические события с еврейскими беженцами из Румынии на корабле «Струма». В декабре 1941 года кораблю удалось доплыть до Стамбула, но далее на протяжении десяти недель турецкое и британское правительства вели тайные переговоры о судьбе пассажиров, которых британцы не хотели впускать в Палестину, а турецкие власти не пускали на берег, чтобы те не остались в Турции. В конце концов турецкие власти распорядились отбуксировать корабль в открытое море. На следующий день после буксировки, 24 февраля 1942 года, «Струма» погибла в результате взрыва. 768 пассажиров судна (из них 103 - дети) погибли. После гибели «Струмы» подпольная еврейская организация «ЛЕХИ» поставила цель отомстить британскому руководству. В частности, в 1944 году организацией «ЛЕХИ» был выслежен и убит Уолтер Гиннесс. Ида осталась одна.
После освобождения Парижа она вернулась в любимый город, но остаться там не смогла. Ее дом был разрушен, никого из прежних друзей не было... Ида, которая всю свою жизнь была более чем равнодушна к религии, приняла католичество. Ее вера, как вспоминают немногие видевшие ее в то время, была не истовой, но глубокой и искренней. Некоторое время Ида работала переводчиком в ООН – пригодилось ее великолепное знание языков. Вспоминают, что она по-прежнему была невероятно красива: величественная, царственная, она плыла по коридорам, заставляя всех оборачиваться ей вслед... Поселилась Ида на Французской Ривьере, в городке Ванс, где купила небольшой особняк. Там она и прожила до конца своей жизни – тихо, скромно, практически ни с кем не общаясь.
Умерла Ида Рубинштейн от сердечного приступа 20 сентября 1960 года и была скромно похоронена на кладбище в Вансе, в той его части, где покоятся ревностные католики, заслужившие если не свет, то уж точно покой.
Согласно ее завещанию, никакого извещения в прессе о ее кончине не помещали, о времени похорон никому не сообщали. На могиле нет ни имени, ни дат... И только две буквы на могильной плите – I. R. – напоминают, что здесь покоится когда-то великая красавица Ида Рубинштейн...
Она пожелала остаться загадочной и после смерти.
|
